Я надену чёрное - Страница 58

— А теперь, Летиция, повтори то небольшое четверостишье, которому я тебя научила, — говорила Герцогиня.

Будущая невеста не покраснела, а скорее растаяла от смущения и позора, оглянулась вокруг, словно мышка, оказавшаяся посреди огромного зала и неуверенная куда бежать.

— Если… — нетерпеливо начала ее мать, и пристукнула тростью.

— Если… — выдавила из себя девица:

— Если… если взять крапиву мягко,
то она тебя уколет.
Если ж взять крапиву крепко —
мягкой, шелковой та станет.
Точно так же с человеком,
если ласковым с ним будешь,
он восстанет и бунтует.
Если ж твердо управлять —
повинуется охотно.

Тиффани вдруг поняла, что как только тихий влажный голос стих, вокруг повисла гробовая тишина. Все уставились на парочку. Ей даже захотелось, чтобы кто-нибудь забылся настолько, что начал бы аплодировать, хотя, наверное, это означало бы конец света. Вместо этого, невеста бросила единственный взгляд на открытые рты и бросилась, всхлипывая, наутёк как только позволяли её дорогие, но чрезвычайно непрактичные туфельки. Тиффани слышала, как они остервенело стучат на лестнице, и спустя короткое время смолки вместе со стуком захлопнувшейся двери.

Тиффани медленно, словно тень, отошла. Она покачала головой. Почему он так поступил? Почему во имя всего на свете, Роланд так поступил? Он же мог жениться на ком угодно! Не считая самой Тиффани, конечно. Но почему же он выбрал эту, ох — чтобы не сказать отталкивающую — худющую девицу?

Несмотря на то, что её отец был герцог, мать — герцогиней, сама она была, может и пытающимся быть отзывчивым, но, судя по тому, как она ходит — утёнком. Ладно, это правда. Если присмотреться хорошенько, видно, что она косолапит.

А если взять по большому счету, то жуткая мамаша и вечно всхлипывающая дочурка по положению превосходят Роланда! Поэтому они вполне официально могут им помыкать!

Старый же Барон был другого поля ягодой. О, да, ему нравилось, когда пробегавшие детишки ему кланялись или делали книксен, но он знал всех в округе по именам, а так же их дни рождения, и еще он всегда был вежлив. Тиффани вспомнила, как однажды он остановил её, проходившую мимо, и спросил: «Пожалуйста, не будешь ли ты столь любезна, и не попросишь ли своего отца зайти ко мне побеседовать?» — Насколько вежливый был человек, несмотря на свое могущество.

Ее родители обычно жарко спорили на его счет, когда считали, что дети крепко спят в постелях.

В промежутках между аккордами «симфонии для старой кровати с пружинами» ей удавалось, хоть и не полностью, расслышать отдельные реплики. Её отец обычно говорил что-нибудь такое: «Все, что ты говоришь, прекрасно. О его щедрости и о прочем, но почему ты не вспоминаешь о том, что его предки нажили свое богатство, угнетая бедняков!» А её мать ответила бы так: «Никогда не видела, чтобы он что-нибудь нагнетал! Всё равно, всё это в прошлом. Нам нужен кто-то, кто мог бы нас защитить. В этом есть смысл!» А её отец возразил бы: «Защищать от кого? От другого парня с оружием? Я полагаю, мы и сами на это способны!» — и на этом спор утихнет, потому что её родители по-прежнему любили друг друга, хотя и особой любовью, когда никто не желает что-либо менять в жизни.

Вглядываясь в происходящее во дворе замка, она вдруг поняла, что не нужно угнетать бедняков, если научить их самим себя угнетать.

Шок от этой мысли вызвал головокружение, но запал в душу. Те же стражники были местными мальчишками или женившимися на местных девушках. Что случится, если жители соберутся всей деревней и скажут: «Послушай, Барон, мы решили позволить тебе остаться, и ты даже можешь продолжать спать в большой спальне, и мы даже будем тебя кормить и время от времени убираться, но с этих пор вся эта земля принадлежит нам. Ясно?» Сможет ли этот план сработать?

Возможно, что и нет. Но она вспомнила о том, что попросила отца убраться в старом каменном амбаре. Это будет началом. У неё на этот старый сарай были свои виды.

— Эй, ты! Да, да! Там в тенёчке! Ты что, бьёшь баклуши?

Она сосредоточилась. Все эти размышления привели к тому, что она потеряла концентрацию на своем «никто-меня-не-замечает» трюке. Она вышла из тени, что означает, что ее остроконечная шляпа тоже перестала быть тенью. На неё Герцогиня и уставилась.

Пришло время для Тиффани разбить лёд, даже если он был настолько толстым, что для этого потребовался бы топор. Она вежливо произнесла:

— Не знаю, что означает «бить баклуши», мадам, но я стараюсь.

— Что? Что! Как ты меня назвала?

Тон Герцогини походил на рокот приближающейся грозы, люди во дворе учли горький опыт, поскольку никому не хотелось попасть под грозу, и постарались побыстрее отсюда убраться.

Тиффани овладел внезапный порыв гнева. Она не сделала ничего такого, чтобы заслужить подобный крик. Она ответила:

— Извините, мадам. Насколько помню, я вас никак не звала.

Это никак не помогло. Герцогиня прищурила глаза:

— О, я тебя знаю. Ты ведьма — та самая ведьмочка, которая преследовала нас в городе, кто знает с какими темными мыслями. О, там, откуда я родом, мы знаем, какие бывают ведьмы! Постоянно во все вмешиваются, сеют сомнение, подрывают моральные устои и к тому же шарлатанки!

Герцогиня выпрямилась и с победным видом посмотрела на Тиффани. Она стукнула свой тростью о землю.

Тиффани ничего не ответила, но ответить ничего было трудно. Она чувствовала спиной, что слуги наблюдают из-за занавесок и колонн, или выглядывают из-за угла. Женщина ухмылялась, и эту усмешку следовало смыть с ее лица, потому что Тиффани ради всех ведьм мира должна была показать, что с ведьмами нельзя обращаться подобным образом. С другой стороны, если Тиффани даст ей отпор, та тут же сорвется на слугах. Поэтому требовалось осторожно подбирать слова. Но на это не было времени, потому что старая летучая мышь ударила первой. Она малоприятно хмыкнула и сказала: