Я надену чёрное - Страница 5

Тиффани была мастером-сыроваром, но никогда не участвовала в состязаниях. Ведьмы не участвуют в них по простой причине: если выиграешь, а она точно знала, что сделала один или два сыра, которые могли победить, все скажут, что это нечестно, потому что ты ведьма. Ну, или станут так думать, а скажут вслух только некоторые. А если ты не победишь, то люди будут говорить: «Что же это за ведьма такая, которая не может сделать сыр, который мог бы уделать самые обычные сыры, сделанные простыми парнями вроде нас?»

Началось медленное перемещение толпы в сторону старта сырных гонок, хотя вокруг загона с лягушачьими бегами большая толкучка сохранялась. Лягушачьи бега были очень веселым и безотказный способ развлечь людей, особенно тех, кто сам не делал ставки. К всеобщему сожалению в этом году не было человека, который запускал в штаны хорьков. Его личный рекорд равнялся девяти штукам. Люди интересовались, не утратил ли он «мастерство». Но рано или поздно, все начинали двигаться к старту сырных гонок. Такова была традиция.

Здешний склон был действительно крутым, и на нем всегда возникал дух соперничества между владельцами сыров, что порой приводило к тычкам, пинкам и ушибам, а порой и к переломам рук и ног. Все шло как обычно, люди пристраивали свои сыры. Вдруг Тиффани увидела, и похоже она была единственной, кто это заметил, опасно катящийся сам по себе сыр. Если бы не пыль, он был бы черного цвета, и был перевязан куском грязной бело — голубой тряпочки.

— О, нет, — произнесла она. — Гораций. Где ты, там начинаются несчастья. — Она обернулась, и внимательно присмотрелась к приметам, которых здесь быть не должно. — Ну-ка, слушайте сейчас же. — тихо сказала она. — Я знаю, что по крайней мере один из вас должен быть где-то поблизости. Ярмарка не для вас, а для людей. Понятно?

Но было уже поздно. Распорядитель Праздника в огромной обвисшей шляпе с бахромой вокруг тульей свистнул в свисток и к гонке сыров приступили, что было официальнее, чем просто начали.

Мужчина в шляпе с бахромой никогда не использовал короткие слова там, где можно было использовать длинное.

Тиффани даже не взглянула в ту сторону. От погонщиков не требовалось ничего более, кроме как поправлять крен катящегося сыра и бежать за ним следом. Но до нее донеслись вопли, когда черный сыр не только вырвался вперед, но и, нарезая круги вверх по склону, стал врезаться в невинных обыкновенных сородичей. Она услышала исходившее от него тихое урчание, когда сыр пульнул в сторону вершины.

Погонщики завопили, постарались его поймать или ударить палкой, но разбойник ловко ускользал в сторону. Он вновь добрался до подножия холма впереди ужасной толкучки из мужчин и сыров, которая превратилась в кучу-малу, потом медленно вкатился обратно и остановился, тихо подрагивая, на вершине.

Внизу склона среди погонщиков еще способных шевелиться возникла драка, и, поскольку теперь все были ею увлечены, Тиффани, воспользовавшись удачным моментом, поймала Горация и спрятала в свою сумку. В конце концов, он был ее собственным. Ну, скорее это она его сделала, хотя видимо в закваску попало что-то постороннее, потому что Гораций был единственным сыром, который сам охотился на мышей и, если не прибить его гвоздями, жрал и другие сыры тоже. Поэтому нет ничего удивительного в том, что он легко сошелся с Нак Мак Фиглами, которые назначили его почетным членом своего клана. Он был одного с ними поля ягода.

Надеясь, что никто не заметит, Тиффани поднесла сумку ближе ко рту и произнесла:

— Разве так можно себя вести? Тебе не стыдно? — Сумка слегка вздрогнула, но ей отлично было известно, что такое слово как «стыд» в словарь Горация не входит. Она опустила сумку, начала потихоньку пробираться прочь из толпы и произнесла:

— Я знаю, что ты где-то здесь, Роб Всякограб.

Он тут же объявился у нее на плече. Она легко его учуяла. Несмотря на то, что они почти не моются, если только не попадут под сильный ливень, все Нак Мак Фиглы всегда пахнут как слегка пьяная картошка.

— Кельда хотела, чтоб я типа тебя наведал, — сказал вождь Фиглов. — Ты типа с две недели у нее не бывашь, — продолжил он. — и я прикинул, мабудь она мается, не зачался ли с тобой какой крындец.

Ты так шибко работаешь и все такое.

Тиффани рыкнула, но про себя. В слух она ответила:

— Как мило с ее стороны. Вокруг всегда так много дел. Уверена, кельда знает. Что бы ты ни делала, дел не убывает. И этому нет конца. Но не о чем беспокоиться. Со мной все в порядке. И, пожалуйста, не выводи Горация снова в свет, ты же знаешь — он очень впечатлительный.

— Ну, если на то пошло, на тряпке в вирьху намалевано, что все это устроение для людёв, а мы не просто люди, мы — их суе-вера! С верой-то не поспоришь! Акромя того, хочу я выразить мое почтение козырю без портов. Не сумлеваюсь, он — классный мальца великучий пацан, — Роб сделал паузу и тихо добавил. — Так я могу сказануть ей, что ты в поряде, айе?

В его голосе очевидно были слышны нотки нервозности, словно он и был бы рад сказать больше, но был уверен, что услышанное ей не понравится.

— Роб Всякограб, мне будет очень приятно, если ты это сделаешь, — ответила Тиффани, — потому что, как я могу судить, прямо сейчас мне предстоит оказать помощь куче народа.

Роб Всякограб внезапно показался кем-то, кому поручили исполнить неблагодарную работу, и отчаянно выпалил слова, которые ему повторяла его жена:

— Кельда говорит, в море больше рыбы, хозяйка!

Тиффани мгновение замерла неподвижно, а потом, не глядя на Роба, произнесла: